 |
|
|
Город, Сон и Книга
В этих полюсах, между мудростью и тщеславием, словоохотливость можно позволить себе только в предисловии.
Тайна, тень которой качнулась ко мне, Тайна, в погоне за которой все отдавалось и все приобреталось, кроме нее, Тайны, уводит меня, дразнит. Когда я брожу по Городу в поисках ее, Тайны, мне кажется, что я вижу ее, Тайны, силуэт, он влечет меня, ловит и после изнурительной погони, мне уже не понятно, кто из нас был в роли преследователя, а кто убегал. Когда я погружен в Сон, она, Тайна, касается меня своей накидкой, склоняется надо мной, но стоит мне только открыть глаза, как она, Тайна, растворяется. Когда я открываю Книгу, написанную моими друзьями, лежащую по ту сторону добра и зла, раскачивающую маятник Фуко, несущую благую весть, или книгу, состоящую из одних белых чистых листов, как эта книга, которую мне еще предстоит прочитать, я вижу ее, Тайну, за каждой строкой, я всматриваюсь, и в этот момент, когда я уже складываю губами ее, Тайны, Имя, она, Тайна, заканчиваясь переплетом, погружает меня в немоту. Город, Сон и Книга. Три Свидетеля Тайны.
И я начинаю привыкать к этой игре. Я начинаю понимать настолько простые вещи, что радуюсь и изумляюсь как ребенок, почему до сих пор их постижение требует таких усилий. Такой искренности. Такой печали.
Начинаешь понимать, что слово бесценно. Именно в том, самом прямом, самом банальном смысле: без_ценно. Не имеет цены. А цену слову ты назначаешь сам. И только для себя. Если ты начинаешь относится к нему, Слову, как к очень дорогому, хрупкому и прозрачному сосуду, энергией которого ты питаешь людей, способных не раздавить его в руках, не замутить, а так же бережно принять, дегустируя аромат, то тогда Слово для тебя, драгоценность. Но бойся погрязнуть в алчности. Ибо накопление богатства, даже, если это богатство - Слово, обладающее изысканным вкусом, твое накопление станет музеем, памятником, исполненного смыслом прежних переживаний. Мертвым как мир. Если слово для тебя товар, благодаря которому ты ведешь свое дело, прокладываешь свой путь, не стоит удивляться тому, что однажды не найдется ни кого, желающего обменять его. Если слово для тебя листва, благодаря которой ты обретаешь энергию для жизни, бойся немой осени и будь мужественен. Если слово для тебя горсть отмычек, которыми ты хочешь открыть все покровы, бойся Закона. Он действует над тобой с этой самой минуты, когда сделаешь этот выбор. Ну, а если слово не значит для тебя ни чего, если оно, Слово, подобно ветру, просто разносит пыль, заставляет слезиться глаза и дает минутное ощущение свежести, знай, что ты никогда не найдешь утешения.
Ты начинаешь понимать самые простые вещи, проще которых может быть только желание. Ты начинаешь понимать, что ты сильнее себя. Но всегда должен быть сильнее себя. А каждый раз хочешь быть сильнее себя. И всякий раз можешь быть сильнее себя. И для выполнения этого, нужно только одно, быть собой.
Ты начинаешь понимать самые простые вещи, это понимание погружает тебя, захватывает целиком.
Ты начинаешь понимать Долг. А в этом Долге обретать себя. Твоя свобода никогда не перерастает твоих границ. Расширяя границы, или сужая их, внутри есть только ты, с твоим ощущением соприкосновения с Миром. Осознавая необходимость, ты познаешь только связи, архитектуру Мира. Ты можешь мыслить Закон как Золото Слова, ты можешь мыслить Закон как Устройство Мира, ты можешь мыслить Закон как Правило Шага, в любом из этих, или другом списке Имен, будет существовать твой Путь, вычерчивающий границу, которую ты волен замкнуть и определить Вне и Внутри, или оставить отрезком, определив Начало и Конец.
Но простота этих конструкций пугает. И ты ищешь спасение в том, что делает из Начала лишь слово, а из Вне, лишь ладонь, закрывающей тебя от ослепительного потока. Жизнь. Поэтому, ты, обретая чистоту, обретаешь Долг. И ты понимаешь, привыкаешь и признаешь, что Долг гармонизирует тебя, Долг позволяет тебе уверенно ступать по фундаменту твоих движений, которые со стороны видятся головокружительной балансировкой на канате. И ты уже не можешь преступить Долга. И ты уже волен исполнять Долг. Гармония Долга примиряет тебя с Человеком.
Это следующая простая вещь, которая пронизывает тебя. Примирение с Человеком оказывается очень важным. Мир необходим внутри. Мир необходим Вне. Мир рождает чувство. Мир приручает страсть. И, вскоре, ты уже не можешь отличить чувство от прирученной страсти.
Ты начинаешь понимать самые простые вещи. Ты понимаешь, что Путь Воина, тот единственный путь, по которому ты мог идти, не разрушает примирения с Человеком. Потому, что Путь Воина, это Труд. Создающий. Созидающий. Именно этим отличающим его, Труд, от работы, которая может быть только сгустком энергии.
Ты понимаешь, что проповедовать, исповедовать и подвигать, отличаются внутри тебя, что твоя проповедь, несущая удивление, твоя исповедь, превращающая подобно прокату ажурную конструкцию мира в нелепую нить, нанизанных друг на друга событий; и твой подвиг, связывающий небосвод и Землю цепью устремлений, существуют отдельно и вместе. Воздействуют и не зависят.
И тогда ты осознаешь самое простое. Ты осознаешь Тайну. Твой мозг, в попытке защититься от этого напора, рождает в тебе смех. И ты смеешься, не прекращая, до хрипоты, до онемения связок. Именно в этот момент ты начинаешь понимать ответ на вопрос Почему. Именно в этот момент, Тайна, за обладание которой ты отдавал себя, превращается в Знание. Не раньше. Это Знание уже с тобой. Оно, Знание, в тебе. Теперь, Знание и ты, одно существо. Теперь Знание обрело свою оболочку. Ты можешь относиться к ней, как к кольчуге, оберегу, щиту, защищающих тебя, ты можешь относить к ней как к аскариде, солитеру, цепню, использующих твой сок; и то и другое будет иметь смысл. Знание женского рода. Она дополняет Воина.
Последнее, что ты понимаешь на этом пути, самое простое, самое банальное, что именно в этот момент ты рожден; и тебе предстоит начать жить.
Слово
В русском языке эта конструкция имеет множество смыслов. Один из них я захватываю сразу, следя внимательно за кончиком карандаша. Я стараюсь не отрывать его от бумаги, боясь потерять след, он уже отполировался и движется легко, смиренно и просто. Я смотрю на грифель и тень, и мысль моя, сосредоточиваясь влечет, влечет, влечет за собой вопрос: в чем задача, стараться попасть в след тени, которая движется не по моей воле, ибо разъятое время не дает возможность успеть ухватиться за паутинку слова, оно прочитывается уже на бумаге. Я шепчу его по буквам. Я отгадываю его. Краду.
В начале было слово. Это имеет значение: сначала было слово, а уже затем все остальное. И мир сразу распадается на два зеркала, где что-то вглядываясь в себя, в свое отражение, видит слова, слова, слова. Я далек от того, чтобы искать в этих трех фразах ("В начале было слово и слово было у Бога, и слово было Бог") искать смысл привнесенный. Я ищу этот смысл в себе. Эта фраза рождает настроение, которое необходимо мне, чтобы понять текст, который появится раньше меня, но во мне: "Мы прошли где-то рядом. мы разминулись с Планом так, как если бы он шел своим путем. Игра, которую мы сами себе навязали оказалась слишком простой и грубой. Но мы так в ней усердствовали, что вернуть себя назад невозможно. Мы уже изменили нас. Разум опроверг себя. Это единственное, в чем по-настоящему была его задача. Это единственная задача, с которой он мог справиться. Он справился с ней. Необходимо двигаться дальше." Я ищу смысл в себе. Противостояние продолжается. И не может выскользнуть за границу моего восприятия.
В начале было слово. Прошедшее время глагола "было" оптимизм не вселяет. Слово было. Теперь, его нет с нами. Каждый из нас конструирует его, пытаясь найти. Ату! А что в начале сейчас, сегодня, теперь? Или сейчас не имеет начала? Или сейчас так сильно отличается от тогда, когда Нас еще не изменили Мы.
В начале было слово. Не в конце. Не в середине. Наш поиск слова, это возвращение или нежелание идти. Дальше, дальше. Задаем ли мы этой конструкцией круг. Спираль. Или привязаны к ней как коза на веревке. Стоит нам удалиться и мы ощущаем свою неспособность дышать, стоит приблизиться, и мы теряем ощущение связи с ним. С началом. Со словом.
И слово было у Бога. Мой скальпель мысленно сделал все надрезы, след которых уже наполнил ваш взгляд предыдущих строк. И мало игры в расщепление. За расщеплением я ищу синтез. Я ищу связь. Бога и Начала. Я вижу их раздельно. Я вижу их соединенным Словом. Я понимаю, что слово - это граница, разделяющая Бога и Начало. Они тянутся друг к другу, но между ними пропасть. Мы, смертные, можем ее ощутить. Ибо эту границу нам передали в наследство. Как ларь, наполненный бриллиантами гармонии, как диабет вместе с половиной клетки. Как мутирующий ген, который множит наше разнообразие, не меняя клети Слова. И уже неважно. Вне ты или Внутри. Важен взгляд. Сквозь алмазные прутья. Прозрачные, но не позволяющие врать. Слово было. Слово есть. Какую фразу написать вслед.
И слово было Бог. И очень важно. Было ли это слово - "Бог". Или это Слово было богом. Или это слово было неразличимо. Не важен ответ. Важно отвечать. В этом отвечании рождается смысл. В этом отвечании рождается Долг. В этом отвечании рождается Путь. Отрезок, именуемый жизнью - отвечание на эти вопросы. Или другие. Нужен лишь повод. Повод как возможность ухватиться за стремительный рывок тени, которая следует моему пульсу. Которой следую я. Ступая во след. Попадая и не попадая. Человек захотел Знать. Он устроен так, что не может без этого чувствовать. Органом, единственным органом чувств его является мозг. Может быть человек единственно чувствующее существо. Может быть в этом чувствовании нам следует искать величие для тех, кто испытывает потребность в величии. Не в слове.
Тогда следует уходить от Бога. Если на секунду поверить, что Слово было Бог, что в этом нелепом переделывании Мира жизни в мир слов мы хотим сохранить себя, то нам необходимо бежать. Сломя голову. Дальше, дальше. Но слово рождает эмоцию. В каждом изгибе линии Слова, в каждом движении его рисунка я вижу энергию. Она переполняет меня. Она совсем не похожа на безумие: "в начале было слово, и слово было у бога, и слово было бог". Тот узор, который я могу прочитать принадлежит не слову. Я и только я наполняю его словом. Ведь я ищу Бога. Если слово было Бог, то это не означает, что Бог есть слово. Такой простой перевертыш, вызывающий взрыв, как только я отрываю карандаш от бумаги.
Я жду страха, но тот не приходит. Мне говорят о смерти, но я не имею такой памяти. Мне пытаются объяснить жизнь. Мне! Живущему!!! Звон в ушах. Так бывает всегда, когда кончается слово, когда его аромат не щекочет мне ноздри, когда оно ускользает из пальцев. Слово. Олово. Снов. Ритм уйдет последним. Я еще могу повторять. Карат. Нарост. Перстней. Рассвета. И слушаю свой пульс. Совпадение пугает меня. И я его объясняю. Объяснение дает мне покой. Я прячусь за ним. Чтобы не разорваться от переполняющей меня жизни. И я уже знаю, что эта фраза будет сегодня последней. А завтра оно снова придет. И станет моим.
След
Такие разноцветные люди. Такие разноликие. Языки. Письмена. Их всех объединяет легенда. О больших и сильных Богах.
Мы ищем их след. Поиск этого следа не только дань традиции, не только освоение культуры, не только способ общения, в поиске этого следа есть нечто большее, типично человеческое, в поиске этого следа боязнь принятия ответственности. Наш макроорганизм, наше сообщество, человечество ищет свою семью. И начинает этот поиск с Отца. Этот организм, состоящий из пяти миллиардов существ, соединенных между собой в единую паутину, этот монстр ищет Отца с таким трепетом и настойчивостью, с такой детской непосредственностью, что слезы умиления возникают у меня всякий раз, когда я нахожу след этого, в том числе и в своей душе. Наш отец воистину титан. Я понимаю, размеры его таковы, что Океан, по сравнению с ним - малыш, играющий в песочнице. Наша гигантская паутина всосалась в Землю с такой силой и в таких масштабах, что единственно логичный путь искать Отца - продолжить поиск в космосе, может быть за пределами Солнечной системы.
Но ответственность необходимо делить уже сейчас. В масштабе личной судьбы, в масштабе рода, в масштабе национально-этнических извращений, в масштабе государственных образований, в масштабе антропной корки, уничтожающей Биос. Делить ответственность без остатка. Развязывая руки, души, умы. Упиваясь собственной животной жестокостью. Детская непосредственность ребенка умиляет. Детская непосредственность цивилизации вызывает шок. Жестокость не является этическим символом. Жестокость - показатель развития.
Сны и Город
С вами, наверное, это тоже бывало. Сны с продолжением, когда в течении нескольких ночей стартуешь с того самого места, в котором проснулся. Вещие сны. Сны об одном и том же месте, на протяжении долгих лет.
Первый мой сон случился лет двадцать назад. Он был таким. Мы, с моей матушкой ехали в поезде. Я ходил по вагонам взад и вперед. Случались станции. Был какой-то сюжет, который сегодня я уже не помню. На одной из станций, где стоянка была более часа, многие люди покинули вагоны и отдыхали, кто в лесу, кто в маленьком вокзальчике. Я пошел в лес. Это был очень интересный лес, он привлек меня, я начал его осматривать. В какой-то момент я услышал крики. Я вышел из леса и увидел, что поезд поехал. В открытой задней двери, в проёме, стояла моя мама и кричала мне что-то. Я побежал и уже почти добежал до вагона, но поезд увеличил скорость и я остался в этом лесу.
Прошло много времени, прежде, чем я снова попал в этот лес. Точнее, на станцию, где я остался. Сейчас я помню только, что мне угрожала опасность, поэтому я долго и напряженно скрывался. Сон заканчивался тем, что я с моста прыгал на состав, груженым песком и некоторое время ехал на нем, а уже затем прыгнул с состава на насыпь.
Прошли годы. И однажды, во сне, я вернулся на эту насыпь. Мне необходимо было искать людей и я побрел в самую чащу. Я долго бродил в лесу, который был очень странным. Он имел топологию, совершенно не похожую на наши леса, на все леса, какие я только видел. В конце концов, я нашел какой-то трубопровод и решил пойти вдоль него, поскольку я полагал, что он должен привести меня в населенный пункт. Не могу сказать, что это путешествие было простым. (Я потом не раз возвращался в эти места и убеждался, что мое путешествие было за гранью риска. Но во сне рисковать не боишься.) В результате моих приключений, я выбрался к озеру, где увидел людей. Озеро было внизу. Это была совершенно голубая чаша воды, со всех сторон окруженная широким пляжем из великолепного желтого песка. Обрыв, со всех сторон был очень крутым. Я бросился с обрыва и вновь потерял это место на несколько лет.
Затем, это было уже в более зрелом возрасте, сны о Моем Городе стали приходить чаще. Дорога в город от озера была короткой, но очень изрезанной, она шла мимо катакомб, в которых мне еще довелось побывать. В город шел трамвай, или что-то, что очень трамвай напоминало. Это был восточный въезд в город.
В этом городе жил мой брат. Вернее, мы жили в нем с братом. Родителей у нас уже не было. Я был младше его, лет на пять и он, во многом, заботился обо мне. Мой возраст не совпадал с тем, что был в этой жизни. Город был небольшим. В основном из малоэтажных зданий. С широкими спокойными улицами. На которых практически не было транспорта. В центре города был кинотеатр. Он был круглым, точнее, цилиндрическим. Я очень хорошо запомнил это место, поскольку нескольких моих снов были связаны с кинотеатром.
На западном въезде в город был парк. Там было несколько маленьких прудов, над которыми склоняли сильные ивы. Туда тоже шел трамвай. Он шел странно, практически, несколько раз прошивая город, заходя глубоко в лес, обходя город с южной стороны, которая была огромным холмом. Эта южная сторона имела дорогу, по которой я неоднократно пытался выйти из города, но мне ни разу не удавалось сделать это. Эта дорога, практически сразу за городом, становилась очень извилистой, и, как мне кажется, очень опасной, хотя что-то конкретное, угрожающее жизни я не могу вспомнить.
С северной стороны текла огромная судоходная река. Она была такая широкая, что второго берега не было практически видно. Город шел далеко вдоль реки. Был речной вокзал. В этой части находился, строился новый город. Здесь уже можно было встретить высотные здания, изощренную архитектуру, проспекты с подземными переходами - магазинами - центрами, в несколько этажей.
Однажды, гуляя, или решая какую-то проблему, я обнаружил, что в городе есть небольшой кремль, который был практически заросшим сверху, но внутри обитаемый, состоящий из огромного количества переходов, комнат, палат и других помещений.
Сны с этим местом были так часто (несколько раз в месяц), атмосфера, стиль этого города был настолько узнаваем, что попадая в сон я уже мог точно сказать, где я нахожусь, и без труда возвращаться домой. Там были разнообразные сюжеты, отличавшиеся строгостью, логичностью и чистотой восприятия, отличающие эти сны от других.
Как-то раз, мне приснился сон, в котором я умер. Мой брат держал меня за руку, а я чувствовал, что ухожу, чувствовал, что он знает, что теряет меня. С тех пор я перестал видеть сны, связанные с Городом. Но однажды я вернулся туда. Другим. Город сильно изменился. Но я узнал его. Я обошел его, я долго бродил по нему, испытывая ностальгические чувства, как бывает, когда возвращаешься в места детства. Самое сильное впечатление за всю мою жизнь было в этом сне, когда я подошел к дому, где мы жили с братом, поднялся к нашей квартире и позвонил. Мне открыли незнакомые люди. Я их расспросил. И действительно, они знали, что до них в этой квартире жили два брата, один из которых (младший) умер очень давно, а второй недавно, лет пятнадцать назад. Эти люди были их дальними родственниками. Когда они показали фотографию, у меня на лбу возникла испарина - с фотографии смотрели на меня я и мой брат. С вами, наверное, это тоже бывало. Сны с продолжением, когда в течении нескольких ночей стартуешь с того самого места, в котором проснулся. Вещие сны. Сны об одном и том же городе, на протяжении долгих лет.
Гармония
Есть две необъяснимых вещи: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас. Дословно не помню, но смысл кантовской фразы я почти не исказил. Я понимаю, что Кант говорит о гармонии. Существует огромное количество гипотез, занимающихся поиском основания тому и другому. Я не стану впадать в тривиальность/нетривиальность в попытке подвести еще одно основание или попытаться предположить гармонию основанием чего-то. Точно также малоосмысленно заниматься вопросом о врожденности чувства гармонии или о воспитании его.
Гармония одно из немногих понятий, которые практически не сводятся к своему составу. В лучшем случае, мы сможем описать Гармонию путем коллекции синонимов: красота, простота, гениальность, элегантность, точность, правильность, свобода, любовь. Гармония и цель, и средство. И чувство, и понятие. Гармония очень чутко сосуществует со стилем и культурой, но никогда не пересекает грани, разделяющей их. Гармония и зарождение, и становление, и существование. Гармония и движение, и сущность.
Гармония настолько обща и конкретна, что едва ли нужно применять этот символ иначе, чем Свидетелем Тайны.
Основание
Это очень по-человечески, иметь основание. Иметь основание поступку, иметь основание суждению. Во время спора принято сводить тезисы к единому основанию. Есть основания этические. Они совершенно безликие, но мы их безжизненные оболочки наполняем смыслом. Относись к другому так, как хочешь, чтобы отнеслись к тебе. В этой формуле мне видится основание для этики убийства.
И кажется, и чудится, и самое трудное сейчас. Разъедающая пустота. И горстка вопросов. И кажется, что допущена ошибка, но вместо того, чтобы наполнить себя размышлениями о ее исправлении, мучительно ищешь - где. И чудится, что эти хаотические следы, рассыпанные вокруг должны, не могут не связаться в линию. Чистую, словно падающий лист. Иметь основание необходимо. Настолько, насколько необходимо быть человеком.
Иррациональное
Проблема разнообразия на самом деле является главной проблемой теории науки и ее практики. Если даже на секунду задуматься, предположить и представить себе, что этот Зоопарк разнообразия проявления Мира держится сверху, становится дурно от величия и абсурдности компьютера, обслуживающего Мир. А также от качества сетей, доставляющих необходимые порции данных, сигналов, информации до каждого из участников Маскарада. На моей памяти, Мир всегда поступал наиболее простым способом. Рассмотренный способ () есть крайне извращенный способ. Мы должны предполагать иное.
Число - не открытие. Число - изобретение. Число - продукт. Такой же эволюционный продукт как деньги с их экономическими отношениями, авиатранспорт и переработка нефти. Создатель был перед той же дилеммой: невозможность конечным облечь бесконечное; или: невозможность бесконечное вместить в конечное. Он был мудр, он начал играть в эволюцию. Эта строка означает, что и мы станем играть в эволюцию в течении ближайших нескольких лет. Ста, тысячи, миллиона. Пока не уступим этой игры. Мы изобрели число и нам устанавливать срок.
Иррациональное. Вот лозунг. Вот спасение. Иррационализм Возрождения явил на свет Величайшую Систему, которую одни называют научным знанием, иные - ньютоно-картезианской парадигмой, третьи - истиной Создателя. Иррациональное Этой Системы исчерпало себя. Уже в первой удачной попытке объяснить собеседнику закон исключенного третьего или всемирного тяготения. Агония этого исчерпания опалило и наше крыло.
Иррационализм. Вот куда были устремлены наши взоры. Именно этого мы хотели, когда просили объяснения. Все настолько просто, насколько известно. Женщина (если это настоящая женщина) не станет опускаться до вопроса: Ты любишь меня? Она скажет утвердительно: Ты не любишь меня и исполнится терпением отвергать попытки твоего опровержения исходного отрицания.
Надо обладать наивностью Ученого, чтобы истолковать процесс познания как поиск рационального. Надо не иметь истории, и не чувствовать преемственности поколений, чтобы так плотно закрыть глаза на трупы, рождающиеся в момент перевода Мира в рациональное. Надо настолько не любить Поэта, чтобы не видеть живительного источника, струящегося повсюду, где нет присутствия Человека.
Я иррационален, следовательно существую. Незнание - сила, дающая власть над толпой. В поисках держателей Тайны, мы обошли все общества, все секты, все ложи и ордена. Но так и не удосужились заметить, что всякое общество образовывалось сразу же после того, как Тайна ускользала из их рук. Иисус был иррационален. Петр - рационалистом. Помним ли мы Петра? Любим ли его? Доверяем ли ему? Иоанн проделал долгий путь к своему Создателю. От рационального Евангелия до иррационального Откровения. От слабого, но полного осмысления "вначале было слово", до полного энергии непонятного "измерь храм и поклоняющихся в нем". Теперь я знаю, Создатель принял его как брата.
Рационализм "закона природы" в том. что он действует. Слабость рационализма в том, что он действует только в головах. Иррациональность Природы не ляжет на бумагу словами. Но сколько силы в этом, сколько исполненного величия. Слабые, мы ищем Иррациональное в парадоксе. Иррациональность поступка может сделать нас сильными. Иррациональность, связывающая Мир, наполняющая Мир, ведущая Мир дает нам жизнь. И лишает покоя.
Город
Казалось, самое легкое сейчас. И можно тяжело вздохнуть. И в этом наборе воздуха, помимо сладкого желания продолжать этот марафон, будет еще и гаденькое самодовольство - сделано больше возможного. Великолепная улица. Мокрая. Никого. Словно раньше. Но я знаю, что будет только теперь. Это магия формулы "никогда", с которой все время приходится бороться, оборачивается неожиданными преимуществами: ты вспоминаешь. "А жизнь - всего лишь искупление за тяжкий грех самоубийства..." Теперь, по прошествии лет, каждое слово наливается смыслом. И каждый раз новым. В этом смысле можно существовать совсем и вполне, как поступают многие мои хорошие знакомые. Как поступаю я, когда шаг становится мягким, крадущимся и не несет направления, но только задает ритм "ра-та-ла-та-та-та-та". И сливается единой перемазанной палитрой вечер. Огонь ложится на воду, воздух смешивается с асфальтом, лист проступает в пучке фонаря, на фоне отмели постзакатного неба. А небо продолжает выполнять оператор присваивания, Рассвет = Закат, или наоборот. Задавая еще один ритм. Такой же ненужный. Натужный. Натянутый на каркас опрокинутых отражением контуров. Единого универсума Города. Единого континуума Города. Замкнувшего в себя все, что попадается на моем пути.
Первый город был выткан из мрамора.
Этой фразы было уже настолько много, что я не стал отвлекаться для того, чтобы как-то продолжить. Ни одно предложение не становилось ей вслед. Поэзия, дитя разврата, могла бы утешить меня, но не рождалось. (Я честно попробовал несколько раз.) Кстати, в одном КиндэрСюрпризе мы нашли гномика, делающего подкову. Он был одет в фартук моего любимого цвета (справка: умбра) и смотрел на меня из-подлобья.
Так проходят дни, подумалось мне, и я пошел по городу в поисках сюжета. Сюжет всегда приходит одновременно с возможностью каким-то образом повлиять на формы проникновения вечера. (Но кого это должно волновать, кроме меня.) У меня была своя история. Я очень ярко вижу ее, когда смотрю плохой кинематограф. Я очень ярко вижу эту мизансцену. Раннее-раннее утро. Он выскакивает из подъезда. В смятении. Растрепанный. Неумытый. И бежит, словно знает куда. А навстречу ему идут люди. Парами. Ровно. Неспешно. Держа друг друга под руки. Поравнявшись с очередной парой, Он слышит слова приветствия и видит легкий поклон мужчин и улыбку женщин. Эти лица, с увеличением скорости Его побега, начинаются сливаться, искажаться, превращаясь в одну гримасу, распластанную словно забор. Это событие - главное. В него можно войти сотнями различных способов. Выйти из него можно только одним способом. Упасть на асфальт. Закрыть лицо руками. И так лежать, пока не кончится день.
Пока не кончится день. Именно в этот момент моя работа приобрело тот вид, с которым Вы уже знакомитесь. И как это бывает всегда, мозаика сложилась и причудливая картина, которой еще предстояло вытянуться в линию моего повествования, вся целиком, словно поезд (взгляд сверху), пронеслась в ожидании моего перехода через рубикон линии железнодорожных путей. В окне Герой, в ожидании Вероники, помахал мне рукой. Но пусто. Я даже не улыбнулся. Он крутится по своему кольцу, весь наполненный, весь обновленный, . (В этом месте, после запятой, было Грязное Слово.) Ожидание самоубийства затянулось. Это ли тема? Борхес уже все сказал о самоубийстве Бога. Это не относится к нам, смертным. Но так приятно выдумать странную, призрачную дымку: люди, коридоры, двери. И новая сигарета, как повод разорвать, стягивающую дыхание, кожу приютилась печально. Только ритм. Только шаги. Только не диагональ. Вверх. Или вниз. Или вправо. Или влево. Мы даже слов специальных не придумали для "вверх-налево", "вверх-направо", вниз-налево", "вниз-направо". Это ли не убогость. "Первый город был выткан из мрамора." Второй, и последний, утопал в ожидании грозы. Тот, кто знает, тот - поймет и посочувствует. (Безумное слово.) Но и этот круг мы проходили. Разлом.
Эта работа - для тех, кому четыре на семь. Когда было три на восемь были другие предчувствия. (Безумное слово.) (Раньше было еще два на девять, но я не помню этого.) Короткая перебежка и станет пять на шесть. На этом все начнет заканчиваться. Потому, что для продолжения необходим другой ряд. Например, один на четырнадцать, два на тринадцать, три на двенадцать, четыре на одиннадцать, пять на десять, шесть на девять, семь на восемь. (В нашей стране дольше не живут.) Эта работа для избранных. Для них. На ком печать. Над кем разверзнута длань. В сущности, эта работа проста. Она состояла из трех больших этапов. Первый назывался просто - "Ожидание". Второй был более изощрен. Его имя звучало так: "Не нужно думать, что есть что-то достойное пристального внимания". Третий - "Боль". Пронизывающая. Настигающая тебя внезапно, словно ты принадлежишь поколению. Словно твои руки ласкали эти квадратные километры пространства. Квадратные. По смыслу и по звучанию. Из которых что-то нарастало и нарастало. И выросло. Реквием не удался, - закричал обрадованный Моцарт. Удался, удался, - вторит как эхо, Сальери, обреченный нести на своем имени печать. И стоит только отвлечься, как рубашка их портретов рассыпается колодой на зеленом сукне сопереживания: я алгеброй гармонию разъял...
Руки всегда поспевают за мыслью. Вспомните Джордано Бруно. Все в этом Мире так умело сложено в коробочку. Главное, не отвлекаться. Главное - не тормозить. Или догонять. Рождается вечер. Убогость нашего языка не позволяет мне перенести на бумагу ту мелодию, которую я подхватываю за спортивными тапочками девчонки, смело путешествующей по лужам: Топ, тап, там-там, топ. Но в этой музыке много настроения. Его можно попробовать передать отрывистыми фразами: Шаг. Рождается вечер. Взгляд в окно. Дома никого. Хорошо? Не знаю. Это незнакомый мне дом. Эксперимент с языком - это всегда эксперимент с жизнью. Тот, кто умеет сворачивать язык в трубочку - поймет меня. А мне большего и не надо. Я рад. И за эту (ни с чем не сравнимую) радость можно заплатить чем угодно. (Временем, например, как самым ярким представителем Чего-Угодно.) Важно только принять решение. Важно оторваться от кажущейся насущности нелепой последовательности событий и шагнуть. Первые два шага дадутся с трудом. И будет болеть. Но можно утешать себя тем, что этот круг - последний. И перетерпеть боль. И снова принять данность. Смешно выглядит, но принять данность - одно из самых тяжелых занятий. Именно в этом процессе возникает стресс. Именно на этой разнице иллюзий, предчувствий и данности возникает ощущение полной безысходности. Сам по себе факт мало, что значит. Но факт минус наши ожидания, или, наши ожидания минус факт, дают странные по силе воздействия результаты. Я говорю эти банальности для себя, ни в коей мере не подвергая сомнению Ваши аналитические способности.
Тема - это всегда попытка избежать самого главного. Этот механизм еще потребует своего Фрейда. Почему эмоция, которая создана фразой: "Мир мой пуст", так отличается от эмоции (такой же по семантике), создаваемой другими словами.
Но пора приступать к повествованию. Так бывает всегда. Традиция. В какой-то момент поиска жанра ты приходишь к обретению. Первая радость свободы сменяется ощущением новой клетки. Более жесткой. И не замечал ты ее только потому, что она была меньше. Ни каких экспериментов в этой книге. Ни каких потоков сознания. Ни капли бессознательного. Эта будет повесть в законах жанра. Жанра повествования. С ее сюжетом Вы познакомитесь в процессе прочтения (а как же иначе?), я только набросаю схему для того, чтобы придерживаться ее и в любой момент Вы могли бы поймать меня за руку: мол говорил, что схема будет таковой, а сам. А что сам? Разве я волен. В этой книге не будет героев. Эта книга создана рождением и закончится смертью. Все по законам жанра. Мизансцены, лица, события. Они будут возникать по мере надобности. Они так поступали раньше, поступали всегда. И нет особой причины им не следовать своим правилам, которые я вряд ли пойму. И вряд ли стану понимать. И стремиться к пониманию.
Аккорд
Кто-то говорил мне, что аккорд - это порядок. Может быть это на самом деле так, я не стану залезать в словарь, для того, чтобы проверить. В самом деле, какая разница? В нашем словаре нет термина для понятия самоорганизации. Все, что я слышал или знаю, как-то жестко, бетонно, деревянно. Наверное, порядок - это не только марширующие люди, проникнуты единой идеей. Наверное, порядок - это не только костер горящих книг, не отвечающих концепции текущего целеполагания. Наверное, непрочитанные книги также вписываются в общую картину благоденствия, как человек, которого я встретил на улице, который прошел мимо меня и которого я уже никогда не увижу. Легкость пользования этими монстрами приучает к жестокости. Я всегда исповедовал эти принципы. Я никогда не смогу причинить тебе боль. Нам удалось получить источник вечной энергии. Когда я слушаю их, к зависти примешивается острое чувство презрения. Если бы первое существовало без второго, либо второе без первого. Но, нет. Аккорд иной. Поэтому успокаиваешь себя магией словесной игры. Где самое нажатие на клавишу вызывает восторг, где слежение за монитором близко к медитации.
Главное, не пытаться ухватить Тайну. Главное, оставить ее. День за днем - круг. В году - триста шестьдесят пять (иногда - шесть) кругов. И уже шестнадцатый год. В этой статистике, даже если ты совершенно глух, начинаешь слышать законы Тайны. Новый аккорд. Ты прощупываешь одну стену ("Человек совершенно одинок"), бредешь к другой ("Счастье человеческого общения") и понимаешь, что не прикасаться к ним очень тяжело. Гораздо легче, припасть к одной из них щекой, и прислушаться к мрамору стен. Навсегда. Мизантропия не болезнь. Не состояние души. Не итог. Мизантропия - единственный способ защитить себя. Последний способ, дарованный Тайной. После этого, останется только совершать действия, запрещенные системой. Аккорд.
И ты набираешь в грудь воздуха для последней страницы. Ты хочешь сто восемь раз написать "ненавижу", но вынужден примирять себя и смирять и выдавливать по букве "равнодушен", а уже затем точками, разделяя каждое прикосновение к бумаге сутками отдыха - "люблю". В поруганном городе бегают глашатаи, возвещающие о кончине. "Дорога в никуда продолжается", - кричат они, истекая слюной. Ты уходишь от них. Поруганная книга наполнена датами Страшного суда, лицами судей и графиками признаков, по которым будет происходить отбор на Небо. - Ты попал в список, спрашивает человек, который еще пару веков (или недель, не помню) назад был твоим другом. Ты не отвечаешь ему, поскольку презираешь его. И проходишь мимо. Поруганный сон наполнен толпой безумных сталкеров, которые трясут своими козлиными бородами, расчищая дорожку экскурсантам. Здесь будет гостиница, там просмотровый зал, направо - нужник. Ты идешь прочь. Поруганное слово пытается отсосать у кого-то за углом, но холодно, неуютно. Под глазами слова синяки, губы его давно потеряли всякую форму. Праздник мизантропии, объясняет мне кто-то. Ты спешишь и идешь уже не оглядываясь. Еще один аккорд, думается тебе и мозг взорвется. Рядом по дороге стройным шагом, под хороший марш проходят экзотеристы с эзотеристами, держа на вытянутых руках плакаты "Тайна есть!", "Тайны нет!, "Тайна у нас!" Не думайте, что я стану с вами спорить. Вероятно, у меня не останется сил заставлять себя разговаривать с вами. Скорее всего, я просто пройду мимо. И мне хочется верить, что в том месте, которое лежит мимо всего, я буду совсем не один.
Алексей Егоров 1995 |
