В детстве у меня была пластинка "Бременские музыканты", где были замечательные слова: Как жаль, что Вас там не было.

В этом ослепительном мире, где дождь, косыми прозрачными нитями сходит с небес и бредет в задумчивости рядом с вами. Размахивая длинными руками, чуть сутулый. Где нет надобности ходить в библиотеку за томиком Ницше, проще посидеть с ним и Заратустрой на скамейке в скверике. Где боишься дышать полной грудью, любой порыв ветра может унести тебя вдаль. И ты никогда не вернешься обратно. В этом мире нет места, где не было бы твоего дома.

В этом мире существуют воистину странные вещи: закрывая одну дверь, ты открываешь три других. Где новые залы и новые лица терпеливо ждут общения с тобой. А ты, торопливо, бежишь, захлебываясь: дальше, дальше, дальше...

P.S.

Вступая в след своего отражения, будь осторожен, ибо только в этот миг ты свободен.

Всё в руках. Все возможности. Все средства. Желания. Цели. Лист на столе. Перо на крыле. И только одинокий и непонятый, проходит он мимо, словно и не было его. Словно не оставляет он свой след. Словно не идем мы по следу его, различая и не различая.

Темнеет. Рано. Мы уже привыкли. Ночь больше, чем день. А слово, чем жизнь. Бережное обращение с ним, словом, приводит к недоумению, оно вырастает из детской одёжки и летит, подхваченное теплым ветром. Вверх. И тоненькие ниточки, привязанные к нашим пальцам, становятся еще тоньше, еще эфемернее.

День проходит, сгорбившись.

Его не догнать сегодня. А значит, вообще.

Тот день уже не будет таким.

Ощущение праздника пройдет. Незаметно для нас.

Кто-то высовывается из-под полога.

Смотрит. Внимательно, словно понимает.

И молчит, словно понимает.

Как узнать? Иди обратно, откуда пришел.

А если был, здесь, стань.

Церемония прощания - пуста и бессмысленна. Ты понимаешь?

И захваченный танцем, подхваченный повторением, я начинаю.

Я начинаю. Вновь.

Ангел пришел именно ко мне. Ведь я оглянулся вокруг. И пуст был дом мой. И никого не было рядом. И никто не мог остановить взгляда Его. Он сам мне сказал. Я пришел к тебе. Если бы Ангел сказал, что пришел за мной, мне стало бы немного не по себе, я подумал, что одолевающее меня желание умереть было во многом наиграно, и диктовалось устами усталости. Но он сказал просто и прямо. Я пришел к тебе.

Разумеется, я не мог понимать его, ведь я не знал слов. Но в той неуклюжей беспомощности, с которой он сложил свои крылья, мне показалось, что он хотел сказать именно эту фразу.

А затем, он сказал, что хочет научить меня говорить.

Как же ты сможешь научить меня говорить, если я не понимаю речи твоей, ответил я.

Не бойся. Ангел улыбнулся и светлые глаза его излучали доброту и терпение. У нас слишком много времени, чтобы мы могли не успеть. Ты торопишься?

Отчасти, я торопился. Да, мне было куда спешить.

Не спеши. Начнем наши уроки теперь. И он достал тетрадь. Я сразу узнал ее. Это была моя первая тетрадь, которую я завел летом 1982 года. Мы с мамой гостили у ее сестры (моей тети) и мне подарили упаковку чудесных разноцветных капиллярных ручек. В то время подобные шалости вдохновляли меня и в первую же после подарка ночь я вывел первую строку, зелеными аккуратными буквами: Общая теория информационных полей. Почему общая и полей, я еще не знал.

Обратись ко мне с вопросом, попросил Ангел.

Первый вопрос? Каким он должен быть первый вопрос? Конечно, у меня была остроумная подача: А каким должен быть вопрос? Или: что ты хочешь, чтобы я спросил тебя? Но Ангел был так мил, так беззащитен, что мне было невозможно увлечь его в паутины умствований.

Я мог бы задать ему вопрос о смысле. В чем? Личный смысл. Смысл вод времени, где до сих пор стоит Зенон, не омочив даже стоп. Смысл дождя. Смысл стекающей пены с твоей шеи, которая делает тебя Афродитой. Но вопросы о смысле лишены такового. Мы уже почти приучены к их разрушающей поступи. Мы привыкли к опустошению, проникающему в самые глубокие поры ладоней, вслед за очередным постижением смысла. А смысл ускользает. Неведомый, он только что стоял рядом. Только что обнимал меня за плечо. И мой поворот головы движением воздуха разорил легкие хитросплетения; и смысл никотиновым дымком забился в угол; боясь и страдая. Даже метнувшийся взгляд в его сторону слишком тяжел, слишком болезненен для этого мальчика. Худенького и несерьезного, с навеки извиняющейся улыбкой.

Я мог бы спросить Ангела о работе. Не так часто приходит Ангел, чтобы можно было себе позволить расточать время на пустые погружения в омут изящной словесности. Мне нужен ответ. Но я не смогу задать вопрос. Ибо работа, в ее филигранной отточенности каждого шага, нанизанного арабесками в Путь, единственный Путь, единственно возможный Путь, работа, работа заключается в утомительном увязывании полученных ответов, в попытке сформулировать этот вопрос.

Мы сидим очень долго. Уже, если информация не была искажена при передаче, кончился Золотой век. И бронзовый. Железный. Уже Одиссей начал свое бесконечное путешествие. Уже умер на кресте Иисус. Уже пал Рим. Казалось всего мгновение назад Ньютон вывел на великолепной бумаге огромным гусиным пером заглавие "Аналитические начала натуральной философии", а уже Больцман обрекает себя на грех самоубийства. Грех, в самом деле. Великий, равный, в данном случае, гению Больцмана. Но мы, с Ангелом, не осуждаем его. Ангел занят ожиданием. Занятие это поглощает его как ребенка, целиком. Только, в отличие от юного человека, в деланье ожидания, Ангел не проявляет столько нетерпения.

Прости меня, я не смогу выполнить твоей просьбы, ответил я. Хотя, нет. У меня есть вопрос к тебе. Хочешь чаю? Хочу, очень хочу, закричал обрадованный развязкой, Ангел, если можно применить слово "закричал" по отношению к его божественному голосу. Мягкому и глубокому.

Начнем занятия, предложил Ангел. Начнем, согласился я. Нарисуй точку. Мой взгляд выразил недоумение. Как ты ее понимаешь, нарисуй. Это очень просто, ответил я и взял со стола заварник и ушел. Что у меня в руке, спросил я Ангела, спустя два километра. Чайник, ответил Ангел. И я пошел дальше. А сейчас, закричал я с поверхности Луны. Чайник. И теперь чайник? зазвучал вопрос с одной из звезд не нашей галактики. Мне не хочется огорчать тебя. А ты попробуй закрыть глаза. У меня нет глаз, ответил Ангел. Хорошо, ответил я и написал на чайнике "ТОЧКА".

Ты уверен, что поступаешь правильно, спросил меня Ангел, когда я вернулся из своего путешествия? Но я не умел его понимать, да и в слове уверен, мне ясно слышался корень "вера". Мой друг, начал я, ведь я могу называть тебя своим другом? Называй. Мой друг, мы можем начать наше общение, только с общей базы, в противном случае, мы не поймем друг друга, у нас не будет способа доказать свою правоту... Ангел меня перебил: тебе не говорили, что начиная разбираться в сути, ты становишься удивительно скучен? Но я не понял его. Я - атеист и не верю в Ангелов.

И мы пошли погулять. Мы шли по улице, которая была прямой и ровной, и следовательно, не имела начала и окончания. Мы шли мимо деревьев, в каждой клетке которых была видна жизнь, а следовательно их начало и окончание. Мы шли мимо людей, а они шли мимо нас. Удивительно. Каждый из нас шел навстречу, теза была равна антитезе, но мы не боялись логических парадоксов и спокойно обгоняли неподвижных Ахилесса и черепаху. В этой прогулке мы зашли к Сократу, который осмыслял факт своей вечности. Как человека. Как мыслителя. Как любимого примера российских и иноземных популяризаторов от науки "Логика". Он задал свой вопрос Ангелу: Я смертен? Ангел улыбнулся ему в ответ и теперь мы добрые друзья. (Сократ, так же как и я не умел Его понимать.)

Усталые, довольные, мы вернулись с прогулки домой.

Мы продолжим наши занятия? Конечно. Давай писать сказки. Я больше всего на свете люблю писать сказки. Мне, правда не всегда удается отдавать этому занятию много времени.

Сказка Ангела. (Я не смогу ее пересказать. Ведь тогда, это будет уже моя сказка.)

Моя сказка. Тонкий аромат будил меня всякий раз, когда роза на моем окне начинала думать о любви. И страданиях. Это была очень эмоциональная роза. Это была странная роза, переполненная до краев своего насыщенного цвета страстью. Это была взбалмошная роза. Она больше всего любила, когда ее лепестки были припорошены снегом. Ей представлялось это очень красивым. Снег на тоненьких изысканных лепестках. Так подчеркивалась ее печаль. Это была печальная роза. Но ко всему остальному она была очень хрупкой и ранимой. И обижалась, когда я щадил ее и не открывал окна. С ней можно было ладить. Мы очень хорошо понимали друг друга и часами глазели в затянутое изморозью окно. Там было белым. Вы сами знаете как. В обидах розы было так много детского, что я не мог её не любить.

Почему ты не дописал эту сказку? Разве? Я дописал её. Я поставил точку на конце фразы: "не любить". Ты лукавишь, ты ведь понял, о чем я спросил. Но я не понял. Я атеист. Ангел по-доброму хмыкнул и разразился долгой тирадой по поводу личного права. Видимо, он был правоведом, мой Ангел.

Разница между "я верю" и "я не верю" очень велика. В одном случае есть повод обменяться мнением. В другом нет. Второй исход сух и немощен. "Я не верю" - очень хороший способ защитить себя. Но ведь в меня ты не веришь? Разумеется. А это как-то противоречит тому, что я сказал. А если и противоречит, то что мне от этого. Логика - слабый аргумент в споре. Ведь спорят воли, а не мысли. На моей книжной полке стоят подряд: Рассел, Уайтхед, фиджийские сказки, Евангелие. Мысли не умеют разбивать носы. Они спокойны и безразличны.

Я замолчал. Ангел, как мне показалось, стал чуть веселее. Видимо, шаловливые мысли, одна за другой роились у него над головой. (Я так и не разобрался каким именно местом в пространстве думают Ангелы.) В этой истории, вообще, очень много того, о чем можно только догадываться. Как в жизни, подумал я и успокоился.

Мы вновь решили продолжить наши занятия, хотя делать это было необыкновенно тяжело. Даже не потому, что разобраться с намерением моего Ангела не было ни какой возможности, но и по причине усталости, которая постигала меня всякий раз, когда я натыкался на полное и непотребное безразличие. Пустое и самодостаточное. Первый раз, навалившиеся усталость и тяжесть были некоторой новизной. Я наивно удивился и начал просчитывать свои ошибки. Я очень старался. Конечно, не надо было этого делать. Но второе и третье посещение заставили задуматься. Потом я отчаялся. А затем просто боролся против безразличия, которое должно было явиться итогом долгих безуспешных попыток. Мой Ангел утешал меня, наверное. И, наверное, я был благодарен ему.

Мы решили пойти с самого начала. Как говорят древние римляне: Ab ovo (от яйца). Поскольку самая отправная точка не имеет большого значения и смысла. (Ангел улыбнулся и добавил из-за плеча, что по его мнению не имеет большого смысла также и направление движения и конечный пункт прибытия.) Он шутил. Во всем этом был скрытый смысл.

И на этой счастливой ноте, мы продолжили наши изыскания.

Роговые очки со слегка затемненным стеклом очень гармонировали с мантией и длинной указкой, богато инкрустированной слоновой костью. Именно так должен выглядеть настоящий ученый, сказал Ангел, и я вполне согласился с ним. Именно так.

Сначала у нас была одна идея. Она уже было совсем нам понравилась и мы рьяно принялись за ее реализацию, как в комнату залетел вопрос: а надо ли возвращаться? повис в воздухе, Ангел загрустил (опять надо принимать решение), а я отправился взять душ. (Я к тому времени уже хорошо знал, что вопросы приходят, некоторое время повисают, долгое время висят, а затем рассасываются в желудке нанизанных друг на друга минут. Я их уже не боялся, вопросов.)

Нельзя сказать, чтобы душ взбодрил меня. (Я принимаю очень горячий душ, скорее расслабляющий и действующий как снотворное.) Мы снова немного посовещались и решили, что вопрос был прав и необходимо двигаться дальше. Это будет очень трудно. Но в голосе Ангела я не услышал жалости. Он решал свои задачи. Я знаю, что будет трудно. Но сегодня мы занимаемся только комментарием. А комментарий может быть только автокомментарием. Даже, если строчка не написана. Даже, если не поставлена точка. Я взял 415 параграф из Философских исследований Л. Витгенштейна и положил на стол перед Ангелом.

Ты спрашивал меня, в чем заключается моя методология? Так вот. (Я спрашивал, удивился Ангел.) Займемся препарацией данного отрывка. Сначала выделим все высказывания, содержащиеся в нем.

Я понял - закричал Ангел - почему меня никто не замечает! И запрыгал от радости по комнате, словно его проблема была решена.

Но я остановил его строгим взглядом. Дальше была картинка.

Мы получили одну из самых простых структур - дерево, с которым можем делать различные манипуляции. (Так как мы имеем дело с конструкцией, которая не просто модель любого из представленных понятий (именных форм), а модель некоторого феномена, описанного таким образом). Данную модель можно свободно развернуть и сформулировать пункт 415А для Всего, Что Избегает Нашего Внимания.

Удовлетворенный, Ангел заснул. Крепко и безмятежно. А я в это время курил сигарету за сигаретой и нервно ходит по комнате, пытаясь вырваться из замкнутого круга Эквивалентного, Равного. Ступая в мой след брел парадокс:

Витгенштейн дал нам знание того, как разрешается любой парадокс, но не дал нам умения разрешать их. (Дух Людвига повитал над нами, но мы не торопились, и он, неотягощенный, вернулся к себе на Олимп.)

Когда-то, о! это было так давно, что то время про себя я называю "легендарным временем", было написано в Манифесте Детоксикации: мы никогда не сможем отличить Логос и Логос. Удивительно, но с тех пор мало, что изменилось. Разве, что ушли некоторые люди и пришли другие. Но мой круг не стал большим. Это по прежнему границы моего восприятия.

Ангел проснулся, мне даже пришлось пожертвовать ему синюю девственную запасную зубную (сколько эпитетов) щетку, предназначенную совсем для иных случаев. Он неторопливо начал делать гимнастические экзерсисы, а я был в думу погружен. Ничего, ничего, ничего, повторял я при себя заклинание, которое оставила мне Пустота, после моего удачного решения ее проблем. А проблемы были пустяковые. Природа ее не терпела, она хотела завоевать все области, принадлежащие ей, Пустоте. Казалось, девятнадцатый век с его вакуумом принес долгожданное уединение, но родился Дирак. И гонка продолжилась. Хочешь быть фоном, спросил я Пустоту в приватной беседе?

Фон - эта такая важная штука. Только делает из вещи Вещь. Мы и в разговоре часто применяем эту формулу: "На фоне...". Быть Фоном - это быть источником отличия от Фона, рождением восприятия. Пустота кивнула, ей почти ничего не оставалось делать. Кроме этого ей очень понравилось быть рождением. Счастливая, она поспешила занять свое место. Теперь она всегда со мной, и, когда мне особенно хорошо, она подмигивает своим глазом (у нее нет глаз) и шепчет: ничего, ничего, ничего.

Я в полном порядке, сказал Ангел, что был так явственно написано у него на лице, что он мог бы не затруднять мои органы еще раз этой констатацией. Вижу! А теперь, ты еще имеешь возможность и услышать, причем непосредственно из моих уст. Это должно тебя обогатить. Меня это обогатило. И мы вновь приступили к нашим занятиям.

Назови все свойства этой вещи, попросил Ангел. Все? - усомнился я. Вещь-то хоть покажи. Зачем, парировал мой запрос Ангел, ведь ты все равно не сможешь решить поставленную задачу. Разумеется, но может быть тебя устроит частное решение - я назову все свойства, которые сумею назвать? В таком случае, ты можешь вообще не решать эту задачу, ведь ты всегда назовешь их, даже, если их количество будет равно нулю. И мы нашли компромисс, который устроил нас обоих - я брался назвать все свойства, которые хотел услышать Ангел. А так как, он был в конец расстроен моими логическими построениями, которые он обозвал софистикой и ничего ни хотел слышать, то мне не пришлось особенно трудиться. Но вот какой любопытный состоялся диалог.

Ангел: Насколько я сумел тебя понять, ты утверждаешь, что понятие свойства бессмысленно, по причине контекстности последнего?

Я: Отчасти. Я допускаю технологическую полезность свойства. Когда контекст определен и не меняется в приемлемое время, тогда свойства выступает очень удобным способом краткой характеристики предмета.

Ангел: Но такая позиция теряет всякую строгость. Ибо, отталкиваясь от контекста, который не может быть строго логически определен, ты допускаешь возникновение ситуации дрейфа полезности. И все начинает плыть: свойство предмета, контекст, знание того и другого. Но это агностицизм. После этого для тебя никогда ничего не может быть определено. В твоем мире нет ничего определенного.

Я: Да. Как определенного раз и навсегда. Как определенного кем-то по отношению к чему-то. Но! Есть определяемое. Я определяю. И делаю это каждый раз, когда контекст начинает дрейфовать и свойства предмета начинают меняться. Русский язык очень богат. Сравни. Койот сидит на дереве. Койот сидящий на дереве. Койот влезающий на дерево. Койот влезший на дерево.

Ангел (обиженно): Койоты на деревьях не сидят. И в России их нет.

Я: Мы почему-то решили, что существует такая абстракция как точное значение параметра. Что в этом отрезке находится какое-то точное значение миллиметров. А его нет там этого точного значения, поскольку при попытках выйти за следующую значащую цифру наши измерения непомерно станут дорожать, и в конечном итоге станут дороже самой задачи, которую нам необходимо решить с помощью этого отрезка. А если мы не смотря ни на что, вырвемся дальше, к строению бумаги, к молекулам целлюлозы, к строению углерода, то окажется, что понятие длины начнет терять всякий смысл. Но при продолжении, уже вполне бесплодных занятий, расчета до тысячного знака приведет к проблемам передачи значения, оно станет слишком велико. (Уже 109 знаков приведет к заполнению жесткого диска вон того компьютера. А представь себе, сколько времени мы потратим на занесение, сколько ошибок допустим.) В этом примере я продемонстрировал выпадение определения из трех основополагающих контекстов: контекстов технологического, понятийного и коммуникационного.

Загадка, понимаешь, загадка. Тайна. Такая странная штука, о существовании которой ты знаешь, но содержание которой тебе не известно. Как незнакомая спящая девушка рядом с тобой. Ты можешь к ней прикоснуться. Можешь разбудить. Но пока она спит - тайна. Аналитика слепа. Точнее - зряча по-другому. Она обманывает нас. Анализ - это убийство.

А синтез?

А, что синтез? Синтез до сих пор удел избранных. Эвристика! (В этот момент я, почему-то, поднял указательный палец вверх.) Среди ста человек - девяносто девять смогут разобрать будильник, но собрать его, чтобы он после этого работал, сможет только один. Анализ и синтез есть только в головах буржуазной профессуры - прямой и обратный процесс постижения Мира. На деле же они связаны только предметной областью и больше ничем. В Мире нет ни анализа, ни синтеза. Есть только существование.

Ты должен помнить парадоксы построения теорий (и любых научных дисциплин). Первый: они (научные модели) призваны решать задачи, но формируются не по задачному, а по предметному принципу. И второй, вытекающий отсюда: для того, чтобы начать строить научную модель необходимо определить исследуемый объект, но результатом модели должно быть именно полное определение объекта. Змея вновь укусила себя за хвост.

Но конструктивных альтернатив этому подходу нет. (Ангел выжидающе посмотрел мне в глаза.) Я отвел взгляд, ибо он был прав. Пока нет. Конечно, у меня была программа, состоящая из семи пунктов:

(1) Детоксикация культуры восприятия;

(2) Детоксикация культуры суждения;

(3) Детоксикация культуры мышления;

(4) Создание научной методологии (науки построения науки);

(5) Создание научной технологии (искусство ставить и решать задачи);

(6) Создание науки об Организме (как единственном представителе Вещи в Мире);

- А седьмой?

А седьмой... Пусть это останется Тайной (наверное, я побоялся признаться, что магия чисел отчасти не обошла своим влиянием и меня).

Ницше предположил как-то, что было бы удобнее проблему подобия Бога и человека рассматривать с другой стороны, не со стороны, насколько человек похож на Бога, а - насколько Бог похож на человека. Исследования развития образа Бога могут пролить свет на представления человека о себе. Смотреться в маленькое зеркало уже пять тысяч лет и не утомиться, не наскучить, не привыкнуть. (Ангел не слишком любил моих атеистических размышлений, гораздо спокойнее он относился к эготеическим мыслям, хоть и усматривал в них и гордыню, и богоборчество.)

Я отвечу тебе, - набрался смелости Ангел. Ты не можешь понять одной детали. Она всегда ускользает от тебя. Тайна. Нельзя в Тайне видеть только незнание, или неспособность разложить воспринимаемое по полочкам представлений. В Тайне есть еще более глубокое значение - Умысел. Ты противоречишь себе, когда рассматриваешь Мир бездыханным и пытаешься вычесть из него Человека, при этом утверждая, что только человеческий взгляд нам присущ, и убрав Человека из науки - мы избавимся от науки вообще. В нашем Мире есть умысел до тех пор, пока этот Мир и наш тоже.

Выбраться за другую сторону логики (Ангел продолжал) посредством логики невозможно. Именно в этот момент появляется мистика как способность преодолеть этот порог за один миг. Прямое и непосредственное постижение. Тайна. И можно интерпретировать ее как один из эффектов работы человеческого мозга, или как Бога, или как Мировой Разум, - в любом случае, для познающего субъекта вспышка постижения останется Тайной.

Он был очень красноречивым, брат мой, Ангел. И мне пришлось защищать себя. Не нужно трактовать меня так узко. Когда я говорю об ограниченности логического познания, я не отрицаю познания вообще, или применимости логики для решения задач, с которыми она отлично справляется. Когда я говорю о примате технологического подхода в построении научных моделей, я не опровергаю ни онтологии, ни герменевтики как способа самовыражения. Лезвие Оккама не только в том, что из всех путей к объяснению наиболее корректный самый простой и корректный, лезвие Оккама и в том, что любой шаг утверждения вне контекста кладет нас в один из воинственных лагерей различных ...истов, мешая оставаться просто Человеком познающим.

Я сильно расстроился и начал заниматься всяческой рутиной, оставив Ангела без внимания и опеки. Я открыл папку "Flowing Work" и нашел пару листков, скрепленных в левом верхнем углу. И начал вспоминать.

(Начало цитаты.) Сегодня произошло то, чего я ждал на протяжении этих бесконечных двенадцати лет. Я закончил тему "Детоксикация". Книга, естественно не написана, да и писать ее уже не мне. Что-то сломалось, что-то перевернулось, вылетела какая-то пружинка и во мне уже нет потребности к очищению. Я чист. Прикоснувшись ко мне, чистыми будет Вы.

Слова уже сказаны. И не написана Книга. Остался только Мир. Его необходимо продолжать творить. Его необходимо продолжать делать уже теперь, потому, что другого времени может не быть. И извинения должны быть оставлены. А итоги подведены. Ибо, если и есть точка, то эта точка в конце этого предложения, на котором остановился Ваш взгляд. И ушел. Даже, если он просто перебирает бисер Мира, особенно не цепляясь за смысл.

Природа устроена странно. В природе ничего нельзя изобрести. В природе можно только открыть. И только глаза. Но не глаза-зрение в красном покрове тумана, где одиноко бредем мы, натыкаясь на ищущие руки. Но глаза-зрение в красном покрове тумана, где мы ловим эти руки, слизывая с них хрустальные капельки сопереживания.

Термин мертв. И похороны его сегодня. Похороны навсегда. Ибо, когда, обрывая ногти я стану откапывать его из промерзлой земли, я найду в гробу, убранством достойным жизни, но не гниения; я найду там лишь семя. И брошу его в огонь.

Ибо из проросшего семени вырастет только колосок, а из сожженного возникнут хлеба.

Вы пробовали нарушить закон природы? Без разбега, без напряжения. Без немыслимого сосредоточения - шагнуть. И идти. Возвращаясь и возвращаясь. Обретая и обретая. И только несколько слов и немое прощание. И затянувшееся предисловие, ибо Век выбирает нас, но не мы. Предисловие, не подчиняющиеся закону Больших чисел.

Слово со мной. Я плотно сжал губы. Неуловимое, оно уйдет, обретая себя, растворяясь на мокром асфальте. По нему пройдут миллионы ног, прежде, чем оно, собираясь прохладой осеннего неба пропитает антенны волос.

В любом вопросе содержится просьба. Любая просьба - мольба. Любая мольба - губы неба, ласкающего и принимающего нас. Какие мы есть. И мир.

В слове устроен, мне чудится странный процесс С_Траивания. Вот так:

Ирония поселяется в сердце. И сердце, согретое ласковой ироничной улыбкой игры, становится котенком и идет, и бросает перед собой бант. Плюшевый, красный. В мелкий горошек с белой полоской.

Но предисловие заканчивается, ибо лишенный слова, мне не остается ничего, кроме влажной дорожки, оставшейся после заброшенного пыльного банта. И мы идем дальше. К началу. И мы знаем, то - что начинается дважды, не заканчивается никогда. И я помня это закон, покорно сажусь и переписываю, переписываю, переписываю предисловие к Миру. И отвлекаюсь только тогда, когда заспанный голос трамвая зовет меня в Город. Погоди, приятель, я скоро. Еще одна строка. Еще глоток чая. Пиршество графомана.

И я пишу притчу. Или сказку. И то и другое приятно ласкает нас дымом очарования. "В одном городе жил побег. Непонятного, редкого растения." В этом месте я обычно останавливаюсь, и спрашиваю себя: да или нет. И, если мне печально, то продолжение может быть таковым: "Но в городе не было дождей. И он засох, так и не выяснив кем же был." Или, если мне радостно: "Но в городе не было дождей. И он, вместо того, чтобы расти, вынужден был заниматься множеством других полезных занятий." Но предисловие заканчивается. И это уже необратимо.

Задайте мне вопрос: Какая книга достойна того, чтобы быть ненаписанной. И ответьте на него сами. Я устал. И это никого не должно интересовать, кроме. Я хочу нарисовать картинку из семнадцати глаз. И хочу видеть.

Боюсь, что старания мои были напрасными и предисловие благополучно закончилось, не отвратив Вас от пустого любопытства перевернуть лист и прочесть то, что написаны ниже (или выше).

Арабеска. Каприччо. Телефонный звонок никуда, где каждый из участников разговора не имеет ни малейшего представления о собеседнике. -Ты? - Я. - Как живешь? - Спасибо, хорошо. - Где пропадал? - Дела. - Я заходила к тебе, тебя не было дома. - Это часто бывает. - Помнишь? - Конечно. А ты? - И я. - Ну пока! - До свидания.

То, что называется состоялось. Но ты откладываешь в сторону ручку и говоришь - Книги не будет. Будет мир. (Конец цитаты.)

Что ты понимаешь под вторым кругом, спросил меня Ангел, когда мы плотно позавтракав, развалились в кресле с сигарами в зубах. Я призадумался. Когда-то давно предложен крест:

от которого я уже несколько раз сумел отказаться. Видимо, это и есть второй круг. Потому, что нанизывая эти круги, ты делишь их на два: все, что накручены и еще один, который ты крутишь. (А сколько их еще будет.) Красивые конструкции (это не по поводу данной картинки) не только поражают воображения, не только будят фантазию, в них есть еще что-то, что Ангел называет Тайной. В них есть некий умысел, некоторая основа, которая свободно читается за арабесками оформления и проникает в самое сердце. В конечном итоге - второй круг, это не просто возвращение в разрушенный Город, но и постоянная, не пропадающая способность видеть.

И Книга. Обожествляемая. Поруганная. Не прочитанная никем. И никогда не написана. Книга, в понимании Борхеса, Ницше, Честертона, Витгенштейна. Каждый свободный мыслитель так или иначе пытался найти границы той Книги, которую он пытался перевести на язык Человека. Сначала меня это удивляло, затем настораживало. Пока же, я думаю, что это очень честно - любить. И эта способность должна быть врожденной или воспитанной кем-то. Самодисциплина не является хорошим инструктором в этом занятии.

- Книга и Город? Ангел был удивлен. И человек между Городом и Книгой. Это пустое эстетство.

Да. Красивая конструкция. И на этой счастливой ноте мы продолжили наши занятия.

Я: Ты пытаешься играть в поддавки. Ответ на этот вопрос прост и банален. Было бы полезнее разобраться в том, как устроены иерархические модели и какие методологические ошибки допускают их авторы, считая такие модели абсолютно иерархическими.

Ангел: На этот раз, ты ошибаешься. Он не настолько прост и банален. И дело не в человеческой гордыне или любом другом имманентном свойстве людской души. И не в довлеющем в средние века монотеизме. На мой взгляд он глубже. Он основа ньютоно-картезианской парадигмы. Ибо содержит в себе каузу, причинность как основной механизм реализации существования.

Я: Хорошо. Попробуем набросать ассоциативный портрет этой парадигмы в части ее генезиса. Я стану называть пункты в том порядке, в каком они приходят мне в голову.

(1) Человек существует в полной уверенности в том, что его рождение было Актом, т.е. событием, которое носит характер локального, которое можно представить точкой. Примерно так:

(2) Органы человеческого детектирования и система восприятия устроены таким образом, что он рефлексирует (воспринимает себя, в данном случае) как точечный локальный восприниматель. (То, что я называю - Поинт Персепшин, Point Perception.) И это еще важнее, ибо эта точечность влечет метафору континуальности пространства.

(3) Специфика системы восприятия человека в том, что образ формируется за счет нелокальности (дискретности) и ритмичности "обновления" ассоциативных и понятийных пространств как механизмов генерации знания, откуда вытекает метафора событий, нанизанных на единую Мирообразующую ось. Это важно в понимании времени по человеку.

(4) И еще специфика механизма генерации знания делает свое недоброе дело - человек воспринимает коррелятивные события как основу Закона, на основе их обработки работает поведенческие функции.

(5) Все остальное - по мелочи.

Ангел: Прозрачно. Но остается ответить на два вопроса: Чем отличается Человек от любого другого субъекта Мира? И: Насколько важно и правильно писать иной текст, который был бы написан максимально на языке Мира и минимально на языке Человека?

В этот вечер мы купили орешков. А к орешкам, у нас в России, полагается пиво. На чем мы остановились, спросил Ангел, а я был весьма удивлен, разве мы останавливались хоть на минуту? Ситуация очень похожа на ту, когда люди научились добывать огонь. Помнишь? Ангел помнил. Самый процесс извлечения огня из трущихся поверхностей не представляет собой ничего особенно сложного, но для того, чтобы получить непрерывное культурное наследование этой технологии потребовалось обставить ее огромным количеством ритуалов, мифического контекста и создать большое количество символов, употребляемых в оных.

А сам-то веришь в эволюцию, спросил неожиданно Ангел. Верю, ответил я, а что мне оставалось. Мы на минуту погрузились в те мрачные и далекие времена братьев (фамилии не могу вспомнить, помню французами они были и книгу написали "Борьба за огонь"). Я видел напряженное лицо шамана, который сосредоточившись, вслушивался в себя, пытаясь понять, угодно ли богам сегодня дать племени огонь, который съел дождь. Бог же взирал на это с явным участием, он не был мизантропом как я. Лучшие охотники племени, взяв в руки копья, потрясая ими отпугивали злых духов, которые несомненно были противниками всякого эволюционного развития. (А может первыми детоксикаторами, решившими положить конец этому нелепому виду животных, обладающему зачатками рефлексии.)

Послушай, прервал церемонию Ангел, тебе не приходила в голову странная мысль, что технология имеет точный культурно-общественный контекст и нелепо разделять изучение общества, науки и культуры по отдельным предметным областям? Я не понимаю Ангелов, такова моя природа, поэтому я ответил ему сухо и сдержанно: Мы и не разделяем. Шаман повернул голову в нашу сторону, было видно, что он недоволен тем, что его отвлекли.

Когда мы вернулись к себе, была уже ночь. Самое время для плодотворной работы. Но сегодня не работалось. Первая четверть. Накопление. А-а, сказал, зевая Ангел и задремал в кресле.

Утро. Свежесть. Морозное утро. Любимое время суток и года пушкинских крестьян, до которых всем нам так мало дела. Или я что-то в очередной раз перепутал. Интегральное восприятие мира имеет свои недостатки. Я могу восемь раз прочитать книгу, ибо совершенно не могу запомнить содержания, но начисто лишен чувства времени, а от этого в ушах делается звон. Так звенит безмолвие, я знаю.

Ангел был как всегда бодр и решительно настроен. Поговорим о Законе, предложил он, а я ушел чистить зубы; то, что я его не слышал, мне совсем не мешало. Помни, только, мой славный, о коварстве слов, и будь осторожен.

(Я сразу же представил себе такую картину: охотники за смыслом собираются под покровом ночи. Самый старый из них проводит семинар на тему: Как выжить в условиях условности и контекстности. Весь израненный, он обводит глазами молодежь, которая усмехается в душе над его предостережениями, каждый из неофитов считает, что уж он-то знает как надо. И в первую же ночь охоты они теряют троих. Двух молодых и тридцатипятилетнего. Первые залетели на Парадоксе, который не смогли обезвредить, а опытный попался самой Дихотомии, и смог пройти только восемь уровней разделения.)

Однако Ангел продолжал. На этот раз я не понимал его сильнее обычного, поэтому каждое его слово осталось навсегда в моей памяти.

Ангел: Вопрос о Законе является центральным для Главной Метафоры этих пяти тысяч лет. Закон есть. Или его нет, но в неявной форме он все-равно присутствует. Закон - хаос. Отсутствие закона как закон. Для тебя это слишком тривиально? Или пошло?

Ангел: А ассоциативность?

Я: Трагичность ситуации в том, что ассоциация - это функция. А функция это корреляция. Мы можем ассоциировать Дождь и Жизнь, и Совокупление. Но мы не можем делать ассоциации без связей. Связь - вот та дырка, в которую просачивается Закон. Бессвязность для человека: это полносвязность. Каждый с каждым. Ибо связь существует в фоне несвязности. И возникает знание. Дельта. Сравнение. Разница. Восприятие.

Ангел: И закон получается паутиной?

Я: Конечно. Правильнее будет сказать - паутинами. Ибо их суммарное количество, характер, структура нам (мне) на сегодняшний момент не понятны.

Ангел: Я не стану с этим спорить, однако, необходимо разделять Текст и Событие. Модель и Феномен.

Я: Только как некоторую неподвижную абстракцию. В процессе существования это невозможно. Ибо есть Взаимодействие с Миром. Его Восприятие. Мы всегда имеем дело только с Текстом. Конечно, если пользоваться метафорой Реально-Существующего-Мира, можно предполагать, что в этом Тексте содержатся следы Мира. Но данная методология тупиковая, ибо она дает бесконечно вложенную матрешку, где Человек вынужден до конца бесконечности уточнять значения Объективных Законов.

Ангел: Я не думал, что материализм такое печальное учение.

Я: Я всегда называл его теорией научного пессимизма.

Ангел: А где выход?

Я: Выхода нет. Надо забыть все слова и вспомнить о том, что существуют желания. Потребности. Задачи. Необходимо пересмотреть Метафору Мира, исходя из задачного принципа. Что из этого получится, я пока не знаю, спроси у Него.

(в этом месте я нарисовал ворона, который накаркал окончание аналитических наук и начало наук технологических:

Я: Я не стану подписывать, что это ворон, не дождешься.)

Ангел: Насколько я тебя понимаю, мы в очередной раз пришли к необходимости создания абстрактной модели абстрактного решения задачи?

Я: Как переходный этап. Только я называю это теорией технологии. Но она не может появиться раньше, чем объектом исследования не станет Текст как таковой. Необходима научная методология.

Ангел: Но методология как наука существует.

Я: Тогда изложи мне правила построения моделей. Предположим я хочу создать модель нового источника энергии. Что?

Только Эвристика. Только она. Правит бал. Сегодня. И ежедневно. Посмотри ей в глаза. Они холодны. Они - наш опыт. Нормальный жизненный бытовой опыт. Мы учимся смерти и наш учитель - смерть. Она навязывает нам методологию. Методологию некросферы. Методологию разрушения. Методологию заключения. Методологию, написанную красными буквами пожара на черной мантии Идеи бесконечности. Мы настолько упаковали себя в клети категорий, что жизнь уже не просачивается сквозь них. Но этот мир - наш. И спертый воздух силлогизма - то, чем мы можем дышать.

Ангел (очень тихо): А как же Создатель?

Я: Среди нас Ему не будет места до тех пор, пока Он не более, чем полюс одной из наших метафор. Он не должен быть тезой. Ему не должна противостоять антитеза. Меня всегда забавляла попытка превратить Его в логическое основание. Словно боль, может быть передана иначе, чем болью.

Ангел вновь был рассеян и подавлен. Я знал об этой своей неприятной особенности - подавлять ангелов, но мне стало стыдно, я сделал из подручных материалов кафедру, посадил на нее Ангела и сказал: У тебя есть час. Я в течении этого часа буду молчать и внимательно слушать все, чтобы ты не произнес. Ангел попросил день, чтобы подготовить свою речь и я занялся делами, коих накопилось немало. Жизнь продолжалась.

Сольное выступление Ангела. Послушай! Каждое утро мы, открывая глаза, видим мир. Мы не знаем, устроен ли он по умыслу или есть случайное (неслучайное) совпадение событий. Нам не нужно знать это, для того, чтобы радоваться Миру (или страдать в нем). Логика подсказывает нам, что Главный Игрок может либо следовать Дальнему Плану, либо действовать совершенно (частично) случайно. И тот и другой вариант предусматривает возможность осознавать свои действия. И тот и другой вариант может быть основанием нашего умысла. Нужно ли нам двигаться в понимании дальше, чем обоснование нашего Ближнего Плана? Нужно ли, чтобы наш План каким-то образом соотносился с Другим Планом. Ведь любое соотношение есть логическая операция и достаточно задаться проблемой отношения, чтобы получить значения из: {Да, Нет, Может Быть}. Риторический вопрос: к чему может привести попытка поднимания себя за волосы?

Послушай! Если бы существовали Абсолют, Лучшее Решение, Истина, Правильный Путь, неужели люди бы не смогли найти их за те триллионы совместных часов, которые мы провели Здесь? Факт ли это. Необходимо ли учитывать это для того, чтобы определить свой План? Слово должно остаться словом. Дело - делом. Человек - скитальцем.

Послушай! Если Твой путь всего лишь вспышка, если в шаге твоем нет ничего ценного для Мира, если Мир не замечает тебя, разве это повод находить печаль там, где ты ее сам созидаешь. А если Путь - это путь рука об руку с Ним, разве дает это нам какие-то права, кроме права быть. Разве снимет это ответственность с тебя, если ты сам возложил ее на плечи. Разве добавит что-то к Свободе, если ты никогда не сможешь понять где кончается она и начинается Предопределение, Промысел и Умысел. Разве не словесной игрой становится наше понимание, если ты сам определяешь, что для тебя серьезно и что нет.

Послушай! Если мы и то, чем мы дорожим - наша рефлексия, невозможна вне Нас, разве можно как-то соотносить Я и Мы, если границы не существует и всякое выделение этой границы приводит к черствлению. Разве Мудрость не кончается Яростью, а Ярость Мудростью. Для чего нужен Принцип, если ему не изменять и стать Рабом слов, или изменять ему и превратить его в Монету?

Послушай! Время Дихотомии заканчивается. Осталось только несколько дней. Поиски непротиворечивых суждений останутся золотом на скатерти пиршества Радости. Где покоится основание того, что Модель не должна противоречить себе, не должна исключать себя, конфликтовать со своими положениями. В другой модели. "Мир существует на основании Закона" - произносим мы слова, которые останутся словами. Мир человека - это человеческий мир. наделенный моралью, этикой, Радостью. И прежде всего Радостью. Да, в мире человека есть Идеи. Их тоненькие безжизненные оболочки бродят вокруг нас и заглядывают в глаза. Только кровь, может наполнить идею и сделать ее жизнью. Только человеческая кровь. Идея может стать очень большой, если крови будет много. Хилой, если ей скормили лишь несколько жизней. У тебя может быть личная идея, которой ты скармливаешь себя.

Послушай! Это одно и тоже - борьба, непротивление, сопротивление, соглашение, общение. Придумай еще сто пятьдесят слов, они будут означать только одно - Радость существования. То, что досталось нам о Жизни. Выбор остается за нами. И выбора нет. Любой шаг - это выход. И выхода нет. Смешные, мы ждем Апокалипсиса, а между тем Апокалипсис давно пришел. Точнее, всегда есть с нами. Как можно искать смысл без человека и вне человека. Зачем этот смысл. Человек и только человек способен наделять смыслом Текст и Предметы, которые даже не побывав Вещью, сразу же становятся Символами.

Послушай! И вслушайся. И ты почувствуешь, как миллионы токов протекают через тебя, как омываешься ты водами миллионов источников, как освежают тебя миллионы ветров. Улыбнись, и поверни к ним Лицо. И пусть взгляд твой будет радостен и смел.

Ангельская речь произвела на меня впечатление большее, чем могло показаться человеку постороннему. Их там хорошо готовят, думалось мне, когда я смотрел его чистые, незамутненные страстью глаза. Однако, надо было продолжать работать.

Ангел: Время неумолимо подводит нас к окончанию беседы. Осталась только треть. Скажи мне, хорошо ли ты понимаешь меня, и хорошо ли я понимаю тебя.

Я: Не знаю. Ты же читал мои книги. Все, что я могу сделать словом, я пытаюсь делать. Все остальное зависит от Него. И нужно ли понимание, если всякое понимание - есть величайшая иллюзия.

Ангел: Иллюзия существо разума. Нет разума - нет иллюзии. Нет иллюзии, нет знания. Надо выбирать между быть (существовать) и отсутствием иллюзий.

Я: Для себя не выбирал ни чего. Все было выбрано давно. Можно было только вступать в след и чувствовать, что с каждым новым шагом он становится теплее, и скоро можно догнать уходящего. Было бы глупо возвратиться. Ты чувствуешь какая огромная пропасть между возвращаться и возвратиться. Конечно, можно просто вернуться. Только с каждым разом это будет делать все тяжелее. Мне иногда кажется, что путь от одного набора именных форм до другого на деле оказывается значительно печальнее, чем это можно читать в историографических работах. Путь от Мифа до Модели. От модели до Метафоры. И где-то здесь она начинает кусать себя.

Есть маленькая зацепка. Хвост. или хвостик. Ты начинаешь вытаскивать этот хвостик, он тянется, утолщается, превращается в огромный хвост огромного Монстра, который удивленно смотрит на тебя, вопрошая: Этого ты хотел, не правда ли? И тогда все начинается заново, только теперь ты начинаешь прятать Это в ту самую маленькую дырочку, из которой торчал волосок хвоста Это. Теперь то я знаю, что все монстры, рожденные работой разума (не сном, Goya ошибался) могут уместиться в самые маленькие дырочки. Например, дырочка №123: "Самые разумные предположения могут завести в дебри непонимания.".

И оказывается, что наиболее плодотворная идея понять существо Знания - не заниматься Проблемой Знания, а заниматься коммуникационными проблемами. И окажется, что коммуникация - область в которой удивительный образом пересекаются все науки, имеющие отношения к Миру: Физика, Экономика, Биология. Фактически, мы имеем дело с коммуницирующим Организмом, в какие бы формы он не рядился. Это я говорю для тех, кто по прежнему считает Предметный подход в науке предпочтительней Задачного подхода. Ты к какой группе относишься?

Ангел: Я отношу себя к группе Ангелов земного происхождения.

Я: А есть ангелы небесного происхождения?

Ангел: Их существование предполагается, хотя ангельской науке они до сих пор как факт не встречались.

Я: Удивительно, но в слове Задача слышится: Зад, Дача, За-Даль, Давать. Я думаю, что корень слова "задача" - Дща, древний арийский корень, означающий напряжение, тяжелое многодневное занятие.

Это очень неблагодарное занятие, создавать метафору Мира Человека, но если взглянуть на нас некоторым странным, лишенным ложной объективизации, взглядом, можно увидеть как мы все время пытаемся выйти за границы Психического, но каждая следующая попытка только дает смутное ощущение того, что добавлен новый заслон, новая цепь, новая клеть. Если бы я определял эту границу (лучше Ницше все-равно никто не сможет этого сделать), то я расставил следующие метки: Аспект Восприятия (Perception), Аспект Задачи (Task), Аспект Коммуникации (Communication). Наша история не должна учить. В ней нельзя искать тенденции. Нельзя относится к ней как линии в некотором функциональном пространстве Атрибутов Некоторого Закона Развития. Я не мог переступить через парадокс существования Истории как феномена Текущего времени. Исторический феномен безобразно похож на феномен вообще, стандартно моделируемый: когда мы описываем его подробно, он перестает быть понятным, когда описываем его грубо, он перестает быть полезным.

Эта была наша последняя встреча. Мы этого еще не знали. У нас не было даже смутного предчувствия. И уж тем более ощущения. Попроси меня нарисовать дерево и ты получишь такую картинку:

Мне всегда было непонятно, почему то, что растет из одного корня, имеет иерархию. И каким образом эта иерархия определяет свойства данного Организма.

Все это слишком умозрительно, говорит Ангел, опершись рукой на мой письменный стол. Возьмем для умозрения листок дерева. Нельзя говорить, что он иерархически связан со стволом и корнем. Он обдуваем ветром, он потребляет солнечную энергию, и питает насекомое.

Да. Но необходимым условием его возникновения является дерево, он растет на нем, он питается соками его, дерево - его организм. Он ближе дереву, чем всему остальному. Я не просто согласен с тобой, что многое связано со многим, но и считаю, что иерархический принцип построения структур, претендующих на Великую Адекватность порочен. Имеет смысл другая картинка:

Вот мое понимание иерархии. Вот основная структура. Мыслить и работать с какой-нибудь ее частью, без рассмотрения всего остального, также безнравственно, как и ... (ничего другого безнравственного я не нашел под рукою, поэтому фраза осталась не законченной).

Давай теперь рассмотрим каким образом данная структура реализует себя там, где мы и не подозревали о ее работе. Давай, согласился Ангел, и мы приступили.

Вывод. Выводом мы с Ангелом стали называть все, что принадлежит к коллекции Высказываний и рождается путем преобразования начального набора этой коллекции (Посылки) согласно некоторой Процедуре (Схеме, Алгоритму, Технологической Карте). И только мы стали называть вывод Выводом, как сразу же получили машину Тьюринга. (Вы можете проделать этот путь сами.) Ага, сказал Ангел, а где же твоя Сетевая метафора? она не работает в данном примере? Спокойно. Ведь мы проделали только первую часть работы. Мы получили некоторый Вывод, который нам необходимо обработать. Давай попробуем. Мы попробовали. И получили новый исходный набор высказываний, который назвали Решением.

Ничего не понимаю, сказал Ангел. Для чего скручивать узлом исходную коллекцию, если потом мы этот узел вновь распутываем в поисках смысла и значения полученного вывода? Для того, чтобы заложить в него ошибку, - был мой ответ. Мощность начальной коллекции больше мощности коллекции выводов. (Да, иначе бы невозможно было говорить о корректности полученного результата.) Мощность коллекции анализа вывода больше мощности коллекции вывода. (Да, иначе бы решение невозможно было бы описать.) Первое и второе преобразования необратимы. А мощность первой и последней коллекции одинаковы.

Только закладывая ошибку и необратимость преобразований мы можем рассчитывать получить решение.

Это софистика, решил Ангел. Мои умозрения по поводу некорректности модельных (теоретических) построений на основе принципа логического вывода (из исходной аксиоматической базы) его не убедили. Тогда я предпринял еще одну попытку. (С другого хвоста.)

Работать надо с сетью. И только с ней. Таков был мой лозунг. Понимаю, сказал Ангел, нужен фрейм. Нет, ты не понимаешь. Просто фрейм как совокупность отнесенных друг с другом объектов, не нужен ни кому. Даже аккуратным японцам не удалось сделать более-менее работоспособной базы знаний на основании простой объектной паутины. Фрейм нужен непростой. -А какой? - Фрейм нужен комплементарный. Скажи мне, что будет, если мы поставим зеркало напротив зеркала? Возникнет ощущение бесконечности, грустно ответил Ангел. (Он также как и я не любил бесконечности.) Вот именно (я поднял вверх указательный палец). А там где селится бесконечность мы имеем дело с вульгарной моделью. Ни один феномен не дает нам бесконечности. Точно также как не является конечной ни одна модель феномена. В аналитических моделях таким отражателем является мозг человека. Но мы строим не простую модель. Мы строим модель Восприятия. И в модели восприятия одна модель должна смотреться в другую. И та и другая должна быть паутинкой. Т.е. свободно ассоциируемой структурой.

Не должно быть ничего, принадлежащее к коллекции (классу, множеству) высказываний, что было бы определено за пределами создаваемой модели. Ни здравый смысл, ни логические законы, апеллирующие к здравому смыслу, ни методы доказательств, апеллирующие к законам логики, ни теории, апеллирующие к методам доказательств, ни концепции и метафоры, апеллирующие к теориям и замыкающие данный порочный круг не должны выходить за пределы этого круга ПредСтавлений.

Это всегда было так: поэзия и технология были сестрами. И у нас сегодня нет иного способа обрести покой сознания, чем попытаться дать слову его исходное значение: в начале было слово. Не в начале Мира, не в начале Закона, а просто в начале.

Давай, посмотрим на парадокс функциональной эквивалентности (напомню, что функционально эквивалентными объектами А и Б мы стали называть такими, которые удовлетворяют закону А=Б) с точки зрения двух паутинок. Может ли быть А и Б равны. Да, сказал Друг мой и нарисовал картинку:

- Только я забыл подписать дуги. И правильно сделал, потому, что одной картинки мало. В данном высказывании (А=Б) их по меньшей мере четыре:

(1) Модель А (Может быть ассоциативной и храниться где-то);

(2) Модель Б (Может быть ассоциативной и храниться где-то);

(3) Модель Эквивалентности;

(4) Модель задачи-контекста-коммуникации, где существует {А, Б, С}.

Заметь, что для решения задачи 4) необходимы и 1) и 2) и 3) каждая из которых может быть бессмысленна вне этой задачи.

Ангел: Я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что аналитическое решение задачи возможно не как корректное преобразование исходной модели, явившейся результатом постановки задачи, но взаимным преобразованием коллекции исходных моделей, в которую входит и модель корректных методов преобразования ее самое?

Лучше не скажешь.

Я: Мне видится только один способ (есть наверное еще и другие) - с помощью "зеркала" системы. Когда ты хочешь поправить свою прическу ты должен координировать (коммуникационный контекст) пространственное расположение прически, движение рук и расчески. В связи с особенностями зрения, ты не можешь видеть своей прически иначе, чем на зеркальной поверхности. И ты становишься перед зеркалом, и занимаешься координацией с помощью отражения: себя, рук, прически и расчески. Зеркало - одно из лучших аналоговых моделей.

Но главная сложность, на мой взгляд, то, что мы находимся в этой ситуации уже давно, но просто не отдавали себе в этом отчета. И самое сложное теперь попытаться отделить одно от другого, чтобы понять механизмы работы Организма чувствующего.

Я хотел бы подчеркнуть, что заявляемая методология совсем не предназначена для того, чтобы решать системы линейных уравнений, хотя силлогистика или любая новомодная алгебра, на мой взгляд, просто частный случай комплементарного подхода, ибо в ней часть генерации суждений всегда вынесена в умолчательный здравый смысл и функциональность. (Помнишь: А=Б, если А, то Б, и Пуанкаре: аксиома - завуалированное определение.) Мы должны решить главную заявленную задачу: создать модель Восприятия.

Ангел: Но мне не совсем понятно, как опровергая аналитические методы генерации суждений, можно строить какие-то формальные подходы?

Я: Для меня актуальными являются следующие именные формы: рекурсия, онтогенез, гомеостаз, филогенез. Если писать маленькую сказку, то содержанием бы ее было следующее: Жила-была Аналитическая Модель среди многих других Аналитических Моделей Странного Мира. Индивидуальное развитие (онтогенез) этой Аналитической Модели привел к тому, что она одна уцелела и смогла сохранить свое динамическое равновесие со Странным Миром (гомеостаз). Но не просто уцелела, а дала потомство, которое не просто лучше было приспособлено к Странному Миру, но и изменяло его (филогенез), ведь Странный Мир был такой же Аналитической Моделью. И все начиналось снова, пока не закончилось чем-то (рекурсия).

Мне представляется сейчас довольно бессмысленным занятием пытаться мыслить иначе, чем можно мыслить, делать иначе, чем можно делать, взаимодействовать и воспринимать мир иначе, чем можно воспринимать и взаимодействовать. Детоксикация - работа кропотливая и не любящая корчагинских перенапряжений во имя. Даже Отца, Сына и Святого духа. (Ангел обиделся. Я первый раз позволил себе бестактность.)

Ангел упаковывал чемоданы. Пора была прощаться. Мы обнялись и присели на дорожку. Останься, просил я. Срок моей командировки подошел к концу. Я бы не хотел получить выговор за несвоевременную неявку. Отвечал он. Но я не понимал его. Глаза мои были наполнены слезами, то ли от яркого света, который заливал нас, то ли от нестерпимой обиды, то ли от обильно смазанного горчицей куска ветчины (с разрешения А.Аверченко).

На этой доброжелательной ноте мы и расстались, а в моем актуальном пространстве произошли изменения, которые я, по данному мной слову молчания не стану описывать.

Не ждите от меня фразы, что я остался один.